Войти |ЗарегистрироватсяВсего пользователей 1050 Статей 1245


Невозможная муза Максимилиана Волошина

Максимилиан ВолошинВ жизни прекрасного русского поэта, эссеиста, художника Максимилиана Волошина были разные женщины: всегда «только друзья» и — возлюбленные, отвечавшие ему взаимностью и — остававшиеся «на расстоянии взгляда»… Он был несколько раз женат. С первой супругой — Маргаритой Сабашниковой — поэта связала любовь, непонятная и мучительная для обоих, сладостно-горькая. Против их союза были обстоятельства и родственники, потом — друзья. В общем-то, против их союза — наверное, даже сами не отдавая себе в этом отчета — были и они сами. Волошин поступил, может быть, не мудро, но благородно: они расстались, но «эта невозможная муза» еще долго жила в его сердце…

За день, за час, за миг до любви

Они встретились впервые в феврале 1903 года…
Максимилиану Александровичу Кириенко-Волошину шел 26-й год. К этому времени Макс — как называли его практически все, даже те, кто был гораздо моложе, — подписывавший свои произведения лишь более «звучной» второй частью фамилии, уже был известен в культурных кругах обеих столиц. С одной стороны, как даровитый поэт, интересный художник-дилетант, прекрасный переводчик с французского и литератор, писавший горячие, страстные статьи об искусстве. С другой — как очень экстравагантная личность: и в манере одеваться, и в поведении, и в рас­суждениях. В вечном пуловере и слишком коротких брюках, вечно жизнерадостный, словно не поддающийся никаким капризам настроения, с мощной шевелюрой на голове и по-детски лучистыми глазами, он быстро становился «своим» в любой компании и обожал «изъясняться парадоксами», что нередко сбивало с толку его собеседников…

Интересную «беглую» зарисовку «царевны Марго» — Маргариты Сабашниковой, дочери известного всей России преуспевающего чаеторговца, — дал Андрей Белый: «…Протонченная бледно-снежная девушка, млеющая от собственной тонкости: золотые кудри, перловое лицо, голубые, расширенные от изумления перед всем, что ни есть, глаза…» Это — о семнадцатилетней Маргарите. Но и к двадцати — когда она впервые встретилась с Волошиным — мало что изменилось в ее «портрете»…

11 февраля 1903 года в картинной галерее известного московского коллекционера и мецената СИ. Щукина от­крылась выставка картин, в которой принимали участие работы и Волошина, и молодой художницы Маргариты Сабашниковой. Там, на выставке, они и познакомились — правда, довольно «бегло» и поверхностно: «даровитый, начинающий поэт» и «племянница жены Бальмонта». Сабашникова, тем не менее, в дневнике своем отметила: «По­знакомилась с очень противным художником на тонких ногах и с тонким голо­сом».

…После этой встречи прошел год, каждый из них жил своей жизнью: Маргарита «искала свое место в этом мире», Волошин, живя попеременно то на ро­дине, то в Париже, активно публиковался и в России, и во Франции, много делая для сближения русского и фран­цузского искусства.
В 1904 году в Париж — естественно, под присмотром тети-«опекунши» — приехала незамужняя красавица Маргарита Сабашникова, надеясь брать здесь уроки живописи у известных художников.
Первая же встреча Макса и Маргариты изменила и их отношение друг к другу, и их жизнь…

«Вы любите? Как странно!..»

…Волошин тотчас взял ее под свое покровительство в плане культурного знакомства с Европой и, конечно же, с Парижем — городом, который он обожал и знал, как свои пять пальцев. В воспоминаниях Сабашникова позднее напишет: «Каждое утро являлся Макс Волошин и водил меня в музеи, церкви, в мастерские художников и по окрестностям Парижа… Париж одаривал нас своим лет­ним очарованием. Бросали тень каштановые аллеи, повозки полнились цветами — алыми розами, голубыми васильками… Легкий ветерок нес розовые лепестки — сквозь широкие окна и распахнутые двери…»
«Город любви» и с ними сотворил чудо.

«Противный художник» остался где-то далеко-далеко, теперь перед Маргаритой был совсем другой человек — обаятельный и симпатичный, и его «очень добрые, детские глаза и искренний энтузиазм заставляли забывать все его экстравагантности». Это строки из ее дневника. А Волошин чувствует какой-то невероятный взлет души и вновь и вновь говорит о своих чувствах — толь­ко в стихах, посвященных ей. Стихи, как и положено для символистов, красивы, утонченны, полны образности и таинственности. Цикл прекрасных стихов «Amori Amara Sacrum» («Святая го­речь любви»), где, по словам поэта, каждая строчка «преображалась первым! зарницами первой любви, открывает целый период в творчестве Волошина который с полным основанием можно назвать «сабашниковским»: «Все, что написал за последние два года, — все было только обращением к Маргарит Васильевне».

Но любовь ли была это? Не нам судит — судить им. А они — третировали себя и друг друга, рвали свои сердца и сердца друг друга, не в силах прочесть огненных скрижалей, выжженных судьбой их душах.
Он убеждает себя, что любит ее, и в же время не верит, что может любить:
Ив первый раз к земле я припадаю, И сердце мертвое, мне данное судьбой,
Из рук твоих смиренно принимаю,
Как птичку серую, согретую тобой.
Она, охваченная чувством, умоляет его поверить: «Если б я могла Вам что-ни­будь дать. Если бы своими слабыми руками я могла согреть эту мертвую птичку, прижать ее к сердцу…»

Он пытается предостеречь ее — неиз­вестно, от чего: «Мне хочется сказать: «Вы видите, какой я… Простите же меня. Не любите меня».
А в ответ: «Я вижу, я благословляю, я люблю в тысячу раз больше!»
Он видит впереди какие-то немыслимые опасности и пытается спасти ее — от себя. Уговаривает быть сильной и — свободной. И не думать о нем.
А она — в ответ — с чисто женским лукавством и игривой «жестокостью» любви: «Разве Вы хотите, чтобы я Вас забыла?»
И с его стороны — грустно-подавленное: «О нет…»

…А тут еще подлила масла в огонь волошинских сомнений его хорошая знакомая Минцлова, увлекавшаяся мистицизмом и хиромантией: «В вашей руке необычное разделение линий ума и сердца. Я никогда не видела такого. Вы можете жить исключительно головой. Вы совсем не можете любить. Самое страшное несчастие для вас будет, если вас кто-нибудь полюбит и вы почувствуете, что вам нечем ответить…»
Однако, из дальнейшей истории известно, что «хорошая знакомая» неправильно поняла линии ладони поэта: не­смотря на все сомнения, ему было что ответить на вызов любви, а в горькую для себя минуту он оказался выше пред­рассудков…

Брак по расчету

Возможно, Волошин «влюбил» в себя Маргариту. Это вполне возможно, если вспомнить, что говорили о нем современники — открытый, не терпящий вражды, обаятельный и эрудированный человек, гостеприимный и отзывчивый, всегда щедрый на помощь и дружеское участие, очень симпатичный и веселый…
Судя по всему Маргарита до конца не осознавала, что творится в ее собственной душе. То она не видела без него своего дальнейшего существования в этой, чересчур практичной, жизни, «ведь я так беспомощна, почти смешна в ней. Макс, добрый и самоотверженный, находит мою слабость трогательной и милой, нежно заботится обо мне. Но я страдаю от собственной слабости, кажусь себе какой-то блуждающей тенью…» То пугалась развития их отношений. В одном из писем он написал ей, что она спасла его, а, по будто бы существующему в Китае закону, человек, спасший жизнь другому, принимает на себя ответственность за дальнейшую судьбу спасенного. «Макс считал, что теперь я не имею права покидать его, наши жизни должны соединиться. Меня все это тронуло и в то же время испугало. Значит, то, что мы дружили, было совсем иным, не дружбой?.. Да, я должна, обязана… Тогда я даже не подумала о том, что могу ему дать, сможем ли мы всегда быть вместе…»
Они откровенны друг с другом и по­рою резки в суждениях. Но если Волошина гнетут сомнения, Маргарите же не дают покоя ее собственные качества — она их знает, она их не любит, но противиться им не в силах.

«Помните, я предупреждала вас о своей способности неожиданно возненавидеть человека? Я не могу бороться с ней…» «Я не выношу, когда меня любят. Ведь это борьба. Если предо мной склоняются, я хочу добить». Конечно, в этих словах много какого-то непонятного позерства, женской попытки возобладать, когда хочется покориться… И тем не менее…
И тем не менее 12 апреля 1906 года Маргарита Сабашникова и Максимили­ан Волошин обвенчались в Москве в церкви святого Власия и через два дня уехали в Париж, полюбивший их.

Строчка из дневника Маргариты: «Венчание, красота обрядов русского православия… Нет, это не я… Всё — странный сон…»
Кто-то из исследователей творчества Максимилиана Волошина назвал это «браком по расчету» — но не по мелочному расчету, когда во главу угла ставятся материальные блага, а по расчету высшего порядка, когда учитываются порядочность, добрый нрав, обжигающий накал духовной жизни… О Маргарите же было сказано: «Она знала, что с этим человеком не соскучишься. Она знала: этот человек не предаст». Не знала она того же о себе…

Первый год счастье. Он же — последний…

«После брака они поселились в Петербурге, — вспоминала приятельница Волошиных Е. Герцык, — в том самом доме, где вверху была «башня» Вяч. Иванова. Оба сразу поддались его обаянию, оба вовлечены в заверть духа, оба — ранены этой встречей…»
Поэт-символист Вячеслав Иванов жил с женой на последнем этаже в угловой, и впрямь напоминающей башню полу­круглой мансарде — здесь собиралась вся столичная художественная элита. Чета Волошиных зачастила сюда, благо, им до «святая святых» нужно было всего лишь подняться на пару этажей…

Полгода «медового месяца» были хороши: Волошины совершили длительное свадебное путешествие по Европе, затем неплохо провели время в Коктебеле.
В «башне» все было прекрасно: здесь бывали Мейерхольд и Комиссаржевская, выступал Бердяев, читали свои новые произведения М. Кузмин и С. Городецкий, А. Блок и Ф. Сологуб, В. Розанов и Г. Чулков, и, конечно же, хозяин дома. По иронии судьбы — а может, по неизвестному нам ее замыслу — имен­но Вячеслав Иванов и встал между супругами. Проблему, неожиданно возникшую в его лице, они решить не смогли. Не сумели…

Макс оказался лишним. Он понял это и — смирился. Во всяком случае, внеш­не. Он понял это и без единой жалобы понес свой крест. По-прежнему неугомонный и фонтанирующий весельем, по-прежнему не умеющий, как он говорил, страдать. А что действительно творилось в душе этого «записного весельчака», знал только его дневник: «Все спят. Я хожу по пустынной серой квартире и мне кажется, что она совсем опустела. Амори (так он звал Маргариту) нет… Мне обидно и больно, как ребенку, что меня не встретили, меня не ждали.»

Как художник, как человек чувства, Волошин не старался никогда обманывать себя. Что же такое тогда это его признание: «Я думал, что это любовь. Но это было только ее отражение во мне, гипнотизм чужой любви…» Боже, как все сложно!..

Поэт видел многое своим внутренним, «художническим» зрением и выразил это в стихах, над каждой строкой которых витает его любовь, его «невозможная» муза.

P.S. Спустя много лет Маргарита Сабашникова напишет в книге своих воспоминаний: «Макс всегда заботился только обо мне…» Жаль, Максимилиан Волошин этих строк уже прочитать не мог…
А может, оно и к лучшему?

11 января, 2015 3:53:18 ДП





Написать ответ

main already work